– Благодарю Вас, отец. Похоже, Господь рассудил, чтобы Ваш подарок находился рядом с подарком одного дорогого мне человека.
Монах торжественно произнёс:
– Вы уверены в этом, сын мой? Думаю, подарок, полученный Вами от легкомысленной возлюбленной, не сравнится с моим ожерельем, благословлённым святым Ричардом. И даже, – продолжил он, заметив, что Ральф нахмурился и покраснел ещё больше, – и даже если это подарок простого благожелателя, он всё равно останется мирским. В пути Вас ожидают опасности, и было бы лучше, если бы Вы сняли его и оставили у меня до своего возвращения.
Теперь монах говорил уже взволнованно, и юноше даже показалось, что он смотрит на ожерелье с жадностью. Тем не менее, Ральф промолчал, а в сердце своём решил не поддаваться на уговоры и ни за что не расставаться с подарком крёстной, тем более не менять его на вещь какого-то постриги. И всё же юноша не знал, что сказать, чтобы его слова не казались пустым звуком перед мудрыми речами святого отца. Ральф встал, надел через голову рубаху и запел песню, что по вечерам пели во дворце Верхних Лугов. Вот её слова:
«Муж ли ты, дева ли? Кто идёт сквозь высокую рожь?
Рубаха твоя коротка, но щёки твои нежны.
Ты ищешь кого-то? Кто ты? Куда ты идёшь?
Тебя обдувает ветер, ждущий восхода луны.
Вот ярко светит луна. Платье длиннее – смотри,
Там, где орешник, девушка ждёт. Кого? Не меня?…
Ладони её грубы, но поцелуй руки,
Нежнее, чем лёгкий дождь, чем рождение дня.
Ты стоишь босиком на дощатом полу в мерцании свеч.
Прелестны ноги твои, но как же они смуглы!
Быть может, в конце июня журчащую речь
Ручья с весёлыми косарями слушала ты?»
«Ладони мои держали серп, потому и грубы.
Солнце палит нещадно в середине летнего дня.
Спал ты тогда, ты спал под ветвями липы. Они
Скрывали в тени тебя и не укрыли меня.
Ступни мои смуглы. Там, где воздух, как мёд,
Вязкий от зноя, я на холме овечек пасла.
Но здесь, в лощине, здесь тень и ветер поёт.
Ты лежишь на коленях моих, голова твоя тяжела.
Друг мой, сядь ко мне ближе. Мне так легко, так тепло,
От поцелуев твоих, они жарче огня.
За леса и моря, без мольбы, без упрёков, без слов
Я пойду за тобой, пока, друг мой, стоит земля».
Монах выслушал его, хмурясь, словно ему не нравились слова этой песни, но он не считал возможным спросить Ральфа напрямую о том значении, которое юноша вкладывал в неё. А затем он вышел, оставив бусы на окне. Ральф же быстро оделся и только после этого подошёл к окну и взял в руки ожерелье. Он с любопытством осмотрел его с разных сторон, но забирать с собой не стал, а оставил там, где оно лежало, и вышел из комнаты. Он направился в передний двор, где нашёл оруженосца, который и помог Ральфу надеть доспехи.
Монах пришёл вновь, когда Ральф уже вставил ногу в стремя. Он улыбался и выглядел счастливым, как будто ничего не случилось. В руке он опять держал кубок, но теперь не предлагал его Ральфу, а лишь по-доброму кивнул ему и сказал:
– Ну вот, милорд, я вижу по Вашим глазам, что Вы очарованы творениями мира сего, а потому, и это случится непременно, придёт пора Вам разочароваться в них.
Тут Ральф не выдержал:
– Скажите, отец, а кто создал творения мира сего?
Монах покраснел, но ничего не ответил, и Ральф спросил снова:
– А в самом деле, неужели их мастер не умел создать ничего стоящего?
При этих словах монах нахмурился, но сразу же собрался и небрежно произнёс:
– Такие вещи слишком высоки, чтобы я или Вы, милорд, могли обсуждать их. Прислушайтесь к знающим людям, ведь здесь, в монастыре, есть те, кто испытал сей мир и нашёл его неполноценным.
Ральф улыбнулся, а затем сказал с расстановкой:
– Отец, а может быть, это мир испытал их и нашёл неполноценными? – После этих слов Ральф покраснел, но продолжил: – Говорите, все в монастыре отвергли мир? Кто же тогда так превосходно управляет землями? Кто тогда руководит всеми этими людьми? Неужто те, кто совсем не знаком с жизнью в миру?
– Достопочтенный сэр, – сурово ответил монах, – те, кто служит нам, служат Господу и Его слугам.
– Действительно, – отозвался Ральф, – так оно и есть, но будет ли Господь доволен таким слугой, которого дьявол отринул за его подлость?
Монах сначала нахмурился, но сразу улыбнулся, не сдержавшись:
– Сэр, Вы молоды, а мысли Ваши кажутся мне мыслями человека, умудрённого годами. Но в монастыре найдутся способные ответить Вам и на эти слова: монахи, знающие писания мудрых мужей из язычников и святых отцов. Они даже теперь готовят книги для писцов, чтобы те копировали их, – его голос смягчился, и он продолжил: – Милорд, мы будем рады видеть Вас здесь, но так как Вам нужно идти, да будете Вы благословенны в своём пути и дважды да будете благословенны, когда вернётесь к нам.
Тут Ральф вспомнил об обещании, данном пастухам, и, достав золотой из кошелька, сказал:
– Отец, я прошу тебя отслужить службу за пастухов с Холмов. Возьми эти деньги в качестве приношения.
Монаху пришлись по душе и просьба Ральфа, и его приношение. Он поцеловал его, и юноша сел в седло. Служитель монастыря, в ведении которого находилась монастырская гостиница, принёс ему дорожную сумку с хорошей едой и вином, и Ральф, взяв в руки поводья, поехал прочь из аббатства, улыбаясь послушникам и воинам, слонявшимся около ворот.
Вновь оказавшись на улице, Ральф взглянул на торговые ряды и мелкие лавочки кузнецов, перчаточников, жестянщиков, чеканщиков по меди, резчиков по рогу и других ремесленников и наконец-то вздохнул свободно. Люди, что встречались ему по пути к южным воротам, казались весёлыми, вечно пребывающими в добром расположении духа и такими красивыми, что любой путник с удовольствием поглядел бы на них. Ральф находил приятным любоваться и милыми девушками, что прогуливались по улицам в изящных нарядах. А надо сказать, встречались они на его пути часто, особенно когда он проехал через ворота, за которыми оканчивались городские улицы, поскольку в город из деревень приходило много людей с едой и другими товарами для горожан и монахов. И, конечно, когда Ральф смотрел на некоторых девушек, ему казалось, что дворцовая песня Верхних Лугов как раз про них.