Лес за Гранью Мира (сборник) - Страница 145

145

Я отвечала быстро, потому что стыдилась её слов, хотя и поняла их только наполовину: «После твоих слов мне кажется, что ты смеёшься надо мной. Я никогда не знала своей матери. Я всего лишь бедная пленница и пастушка, которая живёт со своей хозяйкой в лесной глуши. У меня никогда не было куска хлеба, а что до козьего молока, то я дам тебе его прямо сейчас». Я подозвала одну из коз, а, надо сказать, я знала каждую из них, надоила молока в деревянную миску, которая висела у меня на поясе и протянула старушке. Она поцеловала мою руку, попила и снова заговорила, хотя уже не таким молящим голосом, каким говорят нищие, когда просят подаяние на улице, а честно и откровенно.

«Девушка, – произнесла она, – теперь я вижу, что душа твоя так же прекрасна, как твоё тело, и ты одновременно добра и благородна. Кем бы ты ни была, я не совру, если скажу, что ты красива, как бывают красивы лишь немногие, и, думаю, отныне никто из мужчин, увидев тебя однажды, не сможет забыть или перестать томиться по тебе. Отныне такова твоя судьба. Я вижу, что ты знаешь о мире и о жизни в нём не больше, чем одна из косуль в этом лесу. Если хочешь, я сяду рядом с тобой и научу тому, что принесёт тебе пользу, а ты, в свою очередь, расскажешь мне всё о том, как ты живёшь здесь, как служишь и о других подобных мелочах».

Я ответила ей: «Я не могу, я не смею, я служу могущественнейшей госпоже, и она убьёт меня, если узнает о нашем с тобой разговоре. Я боюсь, что и сейчас на горе мне она проведает об этом, так что иди с миром».

«Нет, – возразила старушка, – тебе не нужно говорить мне об этом. Кажется, я знаю её и образ её жизни. Но я дарую тебе мудрость и не возьму за это никакой платы. Садись, прекрасное дитя, на эту душистую траву, а я сяду рядом с тобой и расскажу тебе что-то стоящее твоего внимания». Так мы сидели какое-то время, а она рассказывала мне всю правду о мире, которого я ни разу не видела: о жизни и смерти, о мечтах, разочаровании и отчаянии, так что когда она ушла, я была более опытной, чем раньше и чуть менее радостной. Но при этом я решила: пусть будет, что будет, а я буду частью этого.

На прощание женщина сказала: «Смотри, день заканчивается, и тебе осталось только выбрать: либо ты возвращаешься обратно к своей хозяйке, либо бежишь от неё тем путём, какой я укажу, и если ты захочешь последовать моему совету и при этом сможешь какое-то время потерпеть свою неволю, то лучше тебе будет не бежать сразу же, а подождать какое-то время и снова встретиться со мной. Так как ты впервые встретила меня в этом месте, то в следующий раз сможешь увидеть меня здесь же, а поскольку дни теперь длинные, ты легко, ещё до полудня любого из дней, сможешь прийти сюда».

Я надела на ноги свою обувь из козьей шкуры, собрала своих коз, и мы вместе вышли из лощины, оказавшись на широкой равнине. Там старушка спросила: «Ты умеешь определять стороны света по солнцу?» «Умею», – ответила я. «В таком случае, – сказала она, – когда ты захочешь уйти отсюда и прийти в мир людей, о котором я тебе рассказала, направься на северо-запад, и вскоре ты наткнёшься на что-нибудь или кого-нибудь. Но поторопись в тот день. Ты легконогая, поторопись пройти как можно больший путь до того, как твоя госпожа узнает о том, что ты сбежала, потому что она не захочет отпустить на свободу такую невольницу, как ты».

Я поблагодарила старушку, и та ушла куда-то по равнине, а я с моими козами пошла домой так быстро, как только могла. Моя госпожа в тот вечер не обратила на меня никакого внимания и ни словом, ни делом не наказала меня, хотя я и не напряла столько, сколько мне полагалось. На следующий день мне сильно хотелось отправиться в долину, чтобы встретиться со старушкой, но я не осмелилась. И на второй день страх переборол моё желание. Но на третий я так сильно хотела туда пойти, что, казалось, ноги сами ведут меня, и я не заботилась больше о том, что может случиться. После моего недолгого ожидания в долину пришла старушка, села рядом и продолжила учить меня мудрости. Она показала мне буквы и рассказала, что они обозначают, и я училась, словно мальчишка в приходской школе.

С тех пор я совладала со своим страхом перед госпожой и стала ходить в долину каждый день, чтобы учиться у старушки, хотя временами я гадала, когда же моя хозяйка выплеснет на меня свой гнев. Я помнила её угрозу в тот день, когда она приносила в жертву мою белую козочку, и решила, что если она накинется на меня, намереваясь убить, то я приложу все свои силы, чтобы убить её первой. Но она каждый раз смиряла свой гнев и даже почти ничего не говорила, а только хмурилась и уходила, словно сдерживая себя.

Так проходили дни, и мои ноги уже протоптали тропинку к Долине Знаний, май сменился июнем, и даже наступили последние дни этого месяца. В день летнего солнцестояния я шла в ту долину, куда с радостным желанием ходила всё это время, когда, спешно гоня своих коз, увидела, что ко мне по вереску приближается что-то блестящее. Я продолжила идти, потому что теперь ничего не боялась, разве что страх перед моей госпожой ещё теплился в моём сердце. Я видела, что всё новое, встречающееся на моём пути, приносит мне радость. Я заметила, что в мою сторону направляется воин на белом коне. Он подъехал ближе и натянул поводья. Что-то необычное происходило со мной: моё сердце бешено стучало от вида его красоты. Хотя старушка и рассказывала мне, как бывают прекрасны мужчины, это были всего лишь слова, и я не знала, что они означают, а все мужчины, которых я видела, не были ни молоды, ни красивы, как, например, те четверо, лиц которых я почти не разглядела.

Этот же был даже красивее, чем мёртвая женщина, которую я похоронила. Её лицо, как вспоминается мне теперь, было изъедено трудом и беспокойством. Воин был одет в блестящую сверкающую броню, поверх которой он накинул зелёный сюрко, расшитый цветами. На его голове блестел лёгкий шлем. Золотистые локоны струились из-под шлема и падали на плечи. Его лицо было такое же безбородое, как твоё, милый друг, но не тёмное от загара, как у тебя, а светло-розовое, как цветок…

145